Сидя в куче разноцветных листьев, как на троне, прислонившись к стволу дерева спиной, Джек тихо мирно, никого не трогая, никого не замечая, доедал свой круассан, поскольку на обед как всегда опоздал. Такой мелочью, конечно, голод было не перебить, но другого выхода ему как-то не виделось. Щеки горели, он то и дело кашлял. Снова заболел. Хотя разве выздоравливал?.. Как только уходила весна, единственная пора, когда для мальчишки все было идеально, как только она уходила, начиналась затяжная черная полоса. И так год за годом.
Сегодня он.. утром врезался в косяк ванной, маленькая шишка  на лбу на память…  днем заснул на уроке и получил за это по голове указкой… вечером у входа в парк к нему приставал мужчина, который годился Джеку в деды… еле от него скрылся… Парень уже было планировал впасть в депрессию, купить дешевого пойла и заснуть под столом до следующего вечера…
Однако на глаза попалась знакомая фигура. Не самая приятная личность. Не сказать, что они были друзьями. Джеки просто знал его. И Джеку просто надо было отвлечься. Не важно как. Стараясь идти как можно тише, листья предательски шуршали под ногами, Лэнгли подошел к Демьенну со спины и легонько, с трудом сдерживаясь, пнул его коленом под зад. Да, это гений ему нравился, но был во всем слишком. Слишком умный, слишком талантливый, слишком красивый.
— Как поживаешь?.. — вдыхая запах его волос, Ветер лишь через несколько секунд одернул руки, когда понял, что обнимает его. «Это было излишне.. сказывается усталось.. не соображаю..» Рядом была лавочка, на нее он и присел, засунув руки в карманы. Выжидающе глядя с наимилейшей улыбкой, мальчишка поправил на носу очки.

...игра двух любовников была нарушена появлением третьего. Того самого, под грифом "лишний". Скрипка затихла. Тело гения ощутило чужое прикосновение: сперва неласковый пинок, потом объятья и чужое дыхание в шелке своих волос. Мрачная улыбка по эстетично-идеальным губам. Оттенок закатного неба на щеках:

- И тебе доброго времени, Джек-Являющийся-Не-Вовремя...-выдох, когда сверстник наконец отпускает его плечи. Неуловимый полупоклон ветру - своему безупречному жигало. Усталая улыбка на устах, оттенка осени - у меня все хорошо, ты как? На обед наверняка опоздал, правда? У меня есть бутерброды и кофе в термосе, хочешь? Или можем наведаться в кафе -Дэмьенн не видел причин относиться к однокласснику не благосклонно, Джек нравился ему как человек и был симпатичен как образ, пусть порой мальчишка и был неуклюже-груб. К тому же его неясно за что называли Ветром, а юный гений любил эту стихию.

Устроиться на скамейке рядом, пряча скрипку и смычок в футляр, тщательно-бережливо закрывая оный и затягивая в чехол (Дэмьенн носил скрипку так, как обычно носят гитару - за спиной, а для этого был нужен специальный чехол, помимо футляра). Притянув к себе сумку, он достал термос с кофе и пару бутербродов: с сыром и ветчиной. Улыбнулся чуть, переводя взгляд на Джека: угощайся

Налить себе стаканчик кофе (еще горячего, термос был просто таки великолепным: хранил тепло на протяжении суток), зябко обхватить его артистично-тонкими пальцами, греясь. Мелькнула мысль, что стоило сперва собрать волосы в хвост: сейчас ветер снова влепит пощечину за то, что мальчишка променял любовь с ним на беседу с человеком.

Случайный взгляд скользнул по человеку в темном, который устроился на скамейке напротив. Почему-то (может быть во всем был виноват сумрак), незнакомец касался выходцем потуграньевых миров, мисттично-опасных и таких манящих...Взгляд темных глаз коснулся его кожи, скользнул ласково-настороженно по его щеке, едва коснулся губ. В глаза сидящего напротив Дэмьенн так и не взглянул...

Дэмьенн встретил растерянно-потерянный взгляд парнишки мягкой улыбкой: той, за которую его любили - слишком искренней, солнечной и теплой она была. А порой людям и не нужно большего: только солнце, тепло и уют, смешанный с красками покоя и оттенками романтичной меланхолии:

- Не предсказуем, Джек, просто я наблюдателен. Ты часто опаздываешь на обед, а потом сидишь голодный весь день. Это не дело -рассмеялся тихо- я тоже вообще-то непутевый: вечно шатаюсь во время обеда либо по парку, либо по центру, но я беру с собой термос и бутерброды: есть чем перекусить под вечер...-глоток кофе. Тень улыбки, замершая в самых уголках губ. Он с детства очень хотел завести какого-нибудь питомца, собенно - собаку. Большую, которую можно было бы выгуливать по утрам и вечерам, чувствуя, как сильно она натягивает поводок, которую можно было бы дрессировать, которая могла бы защитить вечером, или просто ткнуться мокрым носом в ладонь, когда грустно. Но родители не разрешили завести даже маленького хомячка, не говоря уже о собаке. Потому, наверное, Дэм и испытывал такое щемяще-нежное чувство заботы к тем, кто в этой заботе нуждался. Джек был из таких: романтично-непутевый, чуть неуклюжий и рассеянный, забывчивый и весьма посредственный в своих талантах, никому не нужный, даже себе, кажется...

У одноклассника зазвонил телефон: какой-то непонятный, режущий уши звонок. Дэмьенн чуть уловимо нахмурился: он не любил такую музыку, и поспешно кивнул на все, Джеком сказанное, толком правда его даже не слушая. Мальчишка отошел, едва не навернувшись на влажных опавших листьях и о чем-то кажется спросил, но это уже там, по телефону. Дэмиэнн сделал глоток полуостывшего кофе, затем допил оставшийся залпом, чуть морщась, и перевел взгляд на человека напротив. Мрачный, манящий тип. Такими бывают элитные маньяки или служители тайных культов. Мальчишка тихо рассмеялся собственному предположению, отвел взгляд и запрокинул голову: небеса в закатную пору такие красивые...

Дэмьенн услышал шаги раньше, чем дыхание подошедшего и его голос: мягкий, приятный, с оттенком умиротворения и завораживающего спокойствия. Таким голосом читают проповеди, перед тем, как послать на смерть. Пепельноволосый чуть улыбнулся: не подошедшему - небу. Оно заслуживало улыбки куда как больше. Инеем-изморозью на губах, выдох, неслышно:

- Ave, Satana

Стоит ли говорить, что магнетический гипнотизм голоса незнакомца на Дэмьенна - куда как более ловкого с словесном мастерстве - впечатления не произвел. Да, задатки есть, но все же тон поставлен далеко не совершенно. Ничего, он еще научится, темноволосый незнакомец. У него приятное дыхание, дыхание человека, посвященного в тайну. Улыбка в уголках губ. Все так же - не поворачивая головы, не глядя в глаза - они не будут красивее, чем небо:

- Чудная ночь... -риторическая фраза, скорее схожая с ритуальным приветствием, нежели с ответом на вопрос. Сумерек сгущался. Улыбка, замершая непуганной птицей на краещшке его губ завораживала, голос: негромкий, где-то глубоко - с нотами властности, пожалуй, оттенков морской волны и северо-западного ветра: необычный голос, вот этот - воистину гипнотический, магнетический, из тех, которые хочется слышать еще и еще, упиваться, как дорогим алкоголем и пьянеть...- небо великолепно, как и каждый раз, когда переживает смерть. - Перевести взгляд на незнакомца: внимательно-чуткий, проницательный взгляд - Дэмьенн Торн Варх...Чем могу быть полезен, герр...?

Комната для релаксации

Моэр задумчиво вошёл в парк и огляделся. На одной из аллей он заметил ещё одного члена братства, которого всегда недолюбливал. Ведь тот был его моложе на целых два года, а уже успел стать особо приближённым. Ладно Виктор, он уже взрослый мужчина, красавец, философ, но этот… Всё это очень раздражало Хрофта. Он устроился на скамейке неподалеку и закурил свою опиумную сигарету. В голове образовался приятный дурман, подкинувший ему пищу для размышлений.
Кто может заметить, что Тьма неоднородна? Кто может различить чернильно-чёрные нити, скользящие внутри антрацитовой мглы? И если игра полутонов, если причудливые оттенки чёрного и серого ещё доступны взгляду, то под плащом мрака ему не проникнуть. Чтобы почитать душу теней, надо знать много тайн великого Чёрного.
Не зря ведь некоторые говорят, что Спящий не спит, а заблудился по ту сторону Тьмы…
А нити, скользящие по Чёрному, знают всё. Ведь большая часть секретов скрывается под покровом мрака. Считается, что это лучшая защита, что ни одно слово не просочится из-под чёрной завесы, что Тьма безмолвна и мертва. Наивные. Те же, кто знает или догадывается о тайнах великого Чёрного, пытаются бороться, прятать свои секреты от вечных теней, но получается не всегда.
Тень – зверь, способные поглотить всё на свете и никто, даже князь Тёмного Двора, не может сказать, что повелевает великим Чёрным. Со зверем нужно дружить, приказывать ему бесполезно. А заставлять его подчиняться – гибельно. Ответит.
Погрузившись в свои размышления, Моэр даже не заметил, как постепенно начало темнеть, становилось прохладно.

Слушать просто не было сил. Он только хмыкал и поддакивал в коротко временных паузах, чтобы человек на другом проводе ничего не заподозрил. Монолог продолжался минут восемь. За это время ветер немного усилился. Листья посыпались с неба, завораживая причудливым танцем. "Как красиво.." Особенно громкий крик в ухо, заставил его дернуться и обернуться. — Ты меня вообще слушаешь?! — Да, да. Слушаю. Продолжай. Или уже закончил? — Сердце сжалось в груди. Тот мужчина. Подошел слишком близко. К Демьенну. Конечно, он бы вряд ли мог героически избить этого подозрительного типа, но помешать, отвлечь. Это да. "С моей-то неуклюжестью.. и природной глупостью.." Еще несколько возмущенный фраз, какое-то нелепое оскорбление. Никто не воспринимал Джека всерьез, но выговориться ему, зная, что тот ничего не сболтнет, выговориться к нему приходили многие. Он был всегда рад помочь. Он помнил. Единственное, что учителям получилось вбить ему в голову, так это «"Относись к людям так же, как хочешь, чтобы они относились к тебе..» Только почему-то это действовало только с одной стороны. Он бросил в трубку многообещающее "я тебе перезвоню", наблюдая за Демьенном. Тот влепил пощечину незнакомцу. «О боги..»
Ветер неприятно дунул в ухо, Лэнгли повернул голову и заметил еще одну фигуру на скамье. Знакомую. Моэр Хрофт. Старейшина Братства. Его он видел раз. В тот самый первый раз. Не столь давно. Стоя рядом с Демьенном, Джек учтиво кивнул Старейшине, но голоса не подал. Что-то холодное, мокрое и шершавое попало зашиворот. Лист. Снова. Осень, однако.

Люку довольно грубо ответили об отказе "Глупец,теперь он не получит приглашения,а ведь по его виду можно было понять,что этот парень жаждет познать тайну..."
Таким как ты - никогда не познать Тайны
"Ну это твоя роковая ошибка"
Люк вынул из-за пазухи небольшой стальной кинал на лице не было уже распологающей доброй улыбки,которая была при обработке адепта...а,наоборот очень страшная улыбка,от которой у обычного человека пойдет по холод по всему телу
Он медленно двинулся к повернувшемуся парню..
...и паче того - никогда не указать путь к ней - другим...
"Тогда я укажу тебе путь к смерти" Громко рассмеявшись на весь парк парень приближался к человеку с футляром....Он сжал крепче кинжал,который тускло сверкнул в лучах фонарного света..
Но подойдя ближе приближенный к создателю увидел Моэра Хофта..
"РРРРрррр" "ему точто нужно здесь"
Его появление заставило люка оказаться в состоянии нерешительности" а вдруг он поведует создателю о кровавом убийстве потонцеального участника братства" со злобной улыбкой и огненным взглядом Люк развернулся,убрав кинжал за пазуху "Одной темной ночью я найду тебя и это будет не игра" Парень пошел к ыходу из парка и черех минуту его силуэт растворился за деревьями с желтой листвой..
=====Дом Люка

Отредактировано Люк Луциан (2008-11-04 12:11:00)

За спиной мальчика появилась неясная тень, излучающая угрозу, Моэр внимательнее вгляделся в лицо и узнал в человеке особо приближённого Люциана. У него был нож, правда даже этот факт не заставил пианиста даже напрячься, скорее это очередная показуха, чем нечто серьёзное, в парке сейчас много людей, столько свидетелей, да и нужно ли убивать мальчишку только потому что он не согласился с ним разговаривать, возможно юный скрипач, который уже успел вольготно устроиться рядом с ним и явно задался целью соблазнить его, Хрофта. Невинное лицо в сочетании с совсем не детским взглядом и жестом, картина просто потрясающая. Теперь то уж Хрофт вспомнил его точно, мальчишка был непрост. У них был совместный концерт и тогда он отказался от предложения пианиста пойти в его номер, хотя в тот момент юноша выглядел уставшим, поэтому скорее всего его отказ был обоснованным, но вот сейчас стало уже просто интересно, насколько мальчик был готов далеко зайти. Моэр посмотрел на его друга и послушника в Братстве ещё раз, возможно стоит попытаться перетащить к себе скрипача, ведь почва такая благородная.
- Чем ты так разозлил того джентельмена?
Становилось темнее… С каждой минутой ночь всё сильнее вступала в свои права, просто грех не рассказать мальчику одну весьма интересную, правда штампованную историю, которую Моэр рассказывал всем потенциальным послушникам.
- Вижу, что ты немного изменился с момента нашей последней встречи. Насколько я помню, тебе нравится всё таинственное и неизведанное, поэтому, раз уж мы пересеклись и нужно как то поговорить – я расскажу тебе небольшую историю, а скорее даже зарисовку и ты сделаешь выводы.
Монолог предстоял быть долгим, поэтому пианисту пришлось говорить чуть тише, так как связки он берёг, а на улице уже прямо веяло прохладой и риск простудить горло был довольно велик, поэтому он туго застегнул свой пиджак, на все пуговицы и начал говорить. Голос его был тихим, размеренным, хотя не лишённым интонации, выделяющих все важные места и делая акценты.
А мать говорила мне, что книги по риторике никогда не пригодятся пианисту…
- Определить истинные размеры подземного зала не представлялось возможным: стены и потолок терялись в густом тумане непроглядного мрака, и даже свет семи неугасаемых факелов не мог пробиться сквозь эту преграду. Не мог пробиться сквозь занавес холодной тьмы, высокомерно позволяющей факелам поиграться с тенями. Свет в запечатанном зале был неуклюжим, робким, обречённым. Свет не пытался атаковать всепоглощающий мрак, не пытался дерзко заявить свои права, а послушно играл отведённую ему роль, лишь напоминая о своём существовании. И так же, как мрак, свет был мёртвым: желтоватый огонь факелов не дарил тепло.
Холод мрака, холод света, холод камня и холод ветра, врывающегося в зал через небольшие отверстия в стенах. Холодная тяжесть сотен тонн земли, нависающих над сводами в запечатанном зале, не обжигал. Но проникал в душу, сковывал её крепчайшим панцирем. Не позволял проснуться…
В самом центре подземного зала находилось невысокое мраморное возвышение, на котором было установлено широкое ложе, с необычайным искусством вырубленное из чёрного камня. Жесткое и очень холодное ложе. На нём, облокотившись на невысокую спинку у изголовья, полулежал крепкий, широкогрудый мужчина. Он был обнажён – только тонкая ткань прикрывала бёдра. Тонкая и очень светлая ткань, почти сливавшаяся с необычайно белой кожей спящего. Длинные волосы мужчины рассыпались по плечам. Дыхание было едва различимо, и только изредка вздымающаяся грудь показывала, что он спит. А не умер.
Мужчина спал давно, и холод мрачного подземелья стал его частью. Мёртвый холод слился с его телом, с его душой. Мёртвый холод полностью завладел спящим… и сохранял ему жизнь. Молочно-белая кожа была ледяной на ощупь и столь же твёрдой. Казалось, мужчина полностью слился с каменным ложем. Казалось, ничто на свете не способно потревожить его холодный сон. Казалось, огромное помещение служило не спальней, а склепом…
Но это только казалось.
Иногда мужчина просыпался. Очень редко. И его возвращение из глубин холодного сна всегда проходило чрезвычайно медленно.
Он не пошевелился. Не вздрогнул. Не открыл глаза и не произнёс ни звука. Он всё ещё пребывал в глубоком сне, но что-то изменилось. Из самой глубины души, оттуда, куда не добрался туман холодного мрака, пришёл тонкий, едва уловимы зов… Неслышный, еле заметный знак, указывающий на то, что обитатель подземного зала вскоре пробудится. Это короткое, безмолвное восклицание было очень слабым, на грани восприятия. Его не могла различит туманная тьма, его на услышал мёртвый свет, на него не обратил внимания всезнающий ветер. Восклицание, пришедшее от единственной уцелевшей частички того, кем когда-то был мужчина, предназначалось очень близкому существу. Верному, преданному до мозга костей, добровольно разделившему с хозяином его участь. Существу, чья связь со спящим оставалась по-прежнему глубокой и крепкой.
И зов был услышан. На каменном полу зашевелилась неясная груда, казавшаяся до сих пор сгустком мрака, порождённым пляшущим светом факелов. Чёрная тварь, похожая на крупную короткошерстную собаку, пробудилась ото сна, потянулась, широко зевнула и, даже не посмотрев на хозяина, бесшумно скользнула к одному из отверстий в стене.
Тварь знала, что должна сделать.
Моэр замолчал, горло с непривычки заявило о своём праве на отдых, поэтому мужчина не раздумывая закурил очередную сигарету, уже не беспокоясь о том, понравится ли это слушавшим его мальчикам или нет, какая разница… ведь вечер так прекрасен…

Внимательно слушал речь мальчика, который умудрился вклинить в свой рассказ приличный и самый важный кусок его рассказа, причём саму суть рассказанного юноша явно не понял. Правда Моэр даже не знал, как ему объяснить это, поэтому решил оставить всё как есть, но от парочки комментариев не удержался просто.
- На твоём месте я бы не ссорился с этим человеком. Не смотря на то, что он меня младше, его влияние в определённом круге людей больше, чем ты можешь себе представить. А эти люди на определённом этапе могут тебе здорово помочь. Там есть и известные писатели, и художники, даже бизнесмены, зря ты так. Конечно видно, что ты даже на меня смотришь так, словно в душе уже обходишь меня и становишься лучшим, но это совсем не важно для меня, а вот его это задело. В будущем это тебе откликнется, причём очень сильно.
Окурок от сигареты улетел в урну, которая стояла в метре от лавочки. Вообще было не понятно, зачем она там стоит. Так далеко. Не удивительно, что вокруг неё валяются какие-то фантики и бутылки. А может кто-то просто подвинул скамейку? Для проверки этой теории Хрофт даже не постеснялся наклониться к ножкам и внимательно их осмотреть, убеждаясь, что они привинчены к бетону весьма внушительными болтами. Мужчина вернулся в исходное положение и снова переключился на юношу рядом.
- В сущности, я не про то хотел сказать, что ты понял, как мне кажется, но это твоё понимание, поверхностное и тут уже ничего не поделать. Хотя вижу, что тебе понравился эпизод про преданность и обнажённому мужчину. Полагаю, что ты уже догадался о том, кто предыдущий твой собеседник в сущности собирался сделать тоже самое, просто в более грубой форме. Но тут уже ничего не поделать, если у человека нет таланта – ему даже пробовать не следует. Вижу, что история тебе понравилась, в таком случае, расскажу тебе ещё одну, последнюю на сегодня, становится холодно, а я его должен немного поиграть для души.
Моэр очень не любил, когда куски его рассказов столь нагло передирают. Он был знаком с одним таким журналистом и, когда прочём статью, где тот выдавал его слова за свои, был просто в бешенстве. Тогда он не пришёл на концерт и очень жестоко расправился с обидчиком, который до сих пор не смеет писать в газетах ничего более существенного, чем заметки о погоде и народных приметах. Никто так и не узнал, что тогда ему сказал Хрофт, но видимо это было нечто серьёзное. Ах ну да, рассказ… Пианист сделал глубокий вдох и засунул руки в карманы, чтобы во время рассказа подготовиться к небольшому фокусу, который он всем показывал, просто ради развлечения, не скрывая свой обман и охотно раскрывая его секрет.
- Когда Тереза увидела его впервые, он уже был героем.
Нет, не так. Он уже был Героем. И не только для молодых девчонок, едва вступивших в пору юности. Нет. Он был Героем для всего Ордена. Любимцем гордой Чуди, кумиром мальчишек и предводителем воинов. Он был Героем для седых ветеранов и честолюбивых лейтенантов, для великих магов и неустрашимых рыцарей. Менестрели слагали баллады о его подвигах, а во время любого застолья обязательно поднимали тост за его здоровье. Он был образцом для подражания, но никто не мог упрекнуть его в кичливости или чванстве. Он заслужил уважение и дорожил им. И за это его любили ещё больше.
Когда Тереза увидела его впервые, он поднимал кубок за здоровье её отца, и молодежь, допущенная за праздничный стол, затаив дыхание, ловила каждое слово кумира. Его густой, уверенный голос заставил трепетать сердце Терезы… а впрочем, все женские сердца трепетали при виде Героя. Но его победы ограничивались только полями сражений: Герой с любезной улыбкой смотрел на обожательниц, но оставался верным красавице жене.
Которой остро завидовала Тереза. Завидовала без злости, даже тогда, когда тоска рвала на части юную девичью душу.
А потом был первый выход в свет, первый бал в Замке и первый, и самый главный, танец в жизни любой девушки Чуди – Хоровод Полевых Цветов. Юные красавицы, облачённые в розовые туники и украсившие себя гирляндами нежных цветов, открывали первый бал года, первыми приветствовали весну и окончательно вступали в новую пору жизни. Это был танец прощания с детством: после Хоровода, согласно древнему обычаю, к девушке можно засылать сватов. Тереза танцевала среди других, ловила на себе взгляды горячих юношей, но её глаза сияли только для него. Только для Героя, сидевшего по правую руку отца. И букет Терезы, который девушки по традиции бросали зрителям, попал к нему. К Герою. И она увидела его улыбку. Улыбку, предназначенную ей.
Только ей.
Соблазны юности захватили Терезу. Захватили, но не поглотили. Она жадно впитывала новые эмоции, ощущения, но не позволяла себе ничего, кроме обычного флирта. Тереза благосклонно принимала ухаживания молодых лейтенантов, позволяла им сопровождать себя на балы или охоту, дарила им жаркие поцелуи, но… сваты, потянувшиеся в дом, уезжали несолоно хлебавши. Первоначально отец относился к нему спокойно, считая Терезу слишком юной для замужества, но с каждым годом и с каждым новым отказом его недоумение росло. Несколько раз он пытался серьёзно поговорить с дочерью, но все его усилия разбивались о непонятную непреклонность Терезы – никому и никогда девушка не говорила о том, что её сердце навсегда отдано Герою. В конце отец отступил – действительно, когда юность длится тридцать лет, можно позволить себе быть разборчивой. И, провожая сватов, отец с грустной улыбкой разводил руками. Тереза прослыла неприступной и капризной красоткой, желающих предложить ей свою руку и сердце становилось все меньше, и никто не понимал, чего она ищет.
А она не искала. Она ждала.
Когда Терезе исполнилось двадцать три года, жена Героя умерла. И когда он, через приличествующее время, вновь появился на балу, Тереза танцевала только с ним. Она ничего не говорила, она была слишком гордой для этого. Все, что он должен был узнать, он прочитал в её глазах.
А потом по Ордену поползли слухи, что Герой может стать её мужем. Эта идея нравилась всем: и языкастым рыцарским жёнам, и её отцу, и… Она стойко хранила маску холодного спокойствия, хотя сердце её трепетало и рвалось из груди. Герой не предпринимал никаких шагов, отмалчивался, но через некоторое время посыльный доставил украшенный его личной печатью конверт: Герой просил о чести сопровождать Терезу на следующий бал.
В тот день она была на вершине счастья.
Она заказала новое платье, фасон которого очень долго обсуждала с лучшим портным. Она заказала специальные часы, которые отсчитывали оставшиеся минуты до бала – безумное количество минут, ведь бал должен был состояться в конце месяца. Она носила письмо с собой и перечитывала его по нескольку раз на дню. И даже целовала подпись, выведенную твёрдой, уверенной рукой.
Она дождалась.

Через неделю после получения Терезой письма Герой вызвал на поединок и убил её отца.

Хрофт замолчал, посмотрел на небо, а затем поднялся со скамейки и достал сигарету и зажигалку. Он зажёг её и в противоположной руке на секунду словно вспыхнул огненный шар, затем Моэр убрал зажигалку и на секунду убрал вторую руку, чтобы избавиться от платка, на который были приклеены кусочки стекла, которые и создали иллюзию шара.

Отредактировано Моэр Хрофт (2008-11-05 12:42:00)

В шаге от скамьи. В одном шаге за спиной Демьенна. Джек стоял и молча наблюдал за беседой. Не раз пришла в голову мысль, а какого черта он тут мерзнет. Давно бы уже был дома и отужинал. И все было бы замечательно. Нет. Он стоит здесь, как фонарный столб и ждет чего-то, сам не зная чего. Демьенна? Он не особенно то и нужен. Они едва знакомы. А ходить по кафе в одиночестве для Джеки стало столь же привычным, сколько просыпаться в восемь утра каждый день, для того чтобы покормить кота, вот уже несколько лет. Тогда все же, какого черта? Иногда просто тело отказывается слушать. Упрямо.
В истории Хрофта было несколько интересных моментов, но не боле. Далеко не то, что Джек любил слушать. А он очень любил слушать. Временами забывая, как звучит его собственный голос.
Вернувшись из мыслей к реальности, парнишка краем взгляда заметил, как Демьенн вздрогнул при очередном порыве ветра. У самого Джека кашель не прекращался уже месяц с лишним, мать упорно всеми силами пыталась его вылечить, но она не знала от чего лечить. Ее ребенок решил побаловаться, а теперь не может избавиться от вредной привычки. Едва он вдохнул чуть морозный воздух, как вновь закашлялся. «Мерзость, да и только..» Стягивая с себя шарф, он лишь хотел сделать маленькое доброе дело. Заботливо укутав шею одноклассника, парень прошел несколько шагов от пары и посмотрел на телефон. Снова ни одного пропущенного звонка, ни одной смс. «Быстро же обо мне забывают». Грустная усмешка появилась на губах, а в глазах блеснула усталость. Как надоел этот мир, и как надоело жить. Бездарно проводя день за днем. Из года в год. «Я опять в депрессии?.. Что бы это значило?..»
Уже идя вместе с Демьенном к выходу из парка, Джек спросил: — А почему ночь, Дем? Еще даже нет десяти.

---> Кафе "Марципан"

Отредактировано Jack Langley (2008-11-07 13:41:39)

Длинными, широкими шагами, быстро дошел до центра парка и выбрал для  себя дерево, находящееся в 10 метрах от основной тропинки. Улыбаясь летающим птицам, подошел к выбранному исполину, в душе надеясь, что у голубей есть совесть.
"Нужно завести кошку, тогда и не придется беспокоиться об этих мешках с перьями."
Подперев спиной на дерево, достал из сумки покрывало и постелил под корнями.  Поставил наборчик на покрывало, сел рядом и достал яблоко.
"Надеюсь, что снега в этом году не будет."
Начал медленно есть яблоко.